Давным-давно, когда боги ходили среди людей, дети учили стариков, а дураки правили странами, жила Мать боли, и было у неё три дочери: старшая Салари, средняя Акава и младшая Онна. Мать боли учила людей, что боль есть честность, и только через страдания можно стать чище в глазах Всеотца.

Часть людей любила и почитала её, но были у неё и завистники. Орден Удержателей Силы боялся её, так как они не могли постичь и захватить контроль над болью, дававшей ей силу, ибо боялись они её и не могли отринуть страх, мешавший им понять и принять боль, ведь они привыкли быть сильнее и храбрее всех.

Они старались избавиться от учения боли, так как боялись потерять контроль над теми, кто не боялся их оружия и клеток, так как вся сила их была направлена на причинение боли и страх перед ней.

Орден нанимал лжеучителей, чтобы они запутывали учеников Матери, нанимал разбойников, чтобы те убивали учителей Матери, нанимал лекарей, чтобы бороться с болью Матери. Когда все их хитрости и уловки перестали помогать, Верховный совет Ордена решил убрать проблему на корню и убить Мать боли. Той же ночью тринадцать лучших убийц, оружейников и отравителей принялись готовиться к покушению. Через месяц самый ловкий и искусный убийца уже смазывал наиостреший кинжал, способный прорезать что угодно, ядом тысячи гадов. Ночью он пробрался в покои Матери в Храме Чистой Боли, словно призрак пробираясь между колонн, усеянных шипами, и по полу, покрытому раскалёнными углём. Он сделал всего один крохотный надрез за правым ухом, и яд закончил его грязную работу.

Сёстры и оставшиеся ученики горевали по погибшей, оплакивая её кровавыми слезами, пока по храму разносился поток хлёстких ударов тысячи плёток.

Прошла неделя, и часть учеников уже покинула храм. Вечером в дверь комнаты, где жили сёстры, раздался стук. Они удивились, так как не ждали гостей, но открыли. Пред ними стоял высокий и статный мужчина, по чьему телу перемещались человеческие лица, появляясь и исчезая, словно морская пена.

Все рты в унисон начали разговор: "Я – Всеотец. Я знаю о вашем горе. Я сожалею о вашей потере, так как это и моя потеря. Я любил вашу мать, а она – меня. Я пришёл к вам, дабы одна из вас стала моей новой женой. Я знаю, что ни одна из вас ещё к этому не готова. Я даю вам год на поиск знания, дабы вы превзошли свою мать в укрощении боли. Я возьму самую искусную из вас в жёны, она родит мне наследника и будет одарена великой силой. Я убью двух остальных, и нигде вам не скрыться от меня".

С этими словами он просто растворился в никуда, а сёстры начали думать, что им делать. Всю ночь они спорили, ругались и пререкались. К утру каждая решила превзойти оставшихся двух, доказав, что только она права. Они разделили оставшихся учеников и пошли каждая в свою сторону, дабы встретиться на этом же месте через год. Подумав, каждая из них принялась за работу, руководствуясь собственным пониманием того, что представляет собой истинная Боль, и каким образом она может быть достигнута.

Старшая сестра, Салари, решила, что истинной будет лишь та боль, которая заложена в каждом живом существе от природы. Боль, приносящая урок, а не наказание. Боль, показывающая правильный путь. Поэтому плоть является наилучшим материалом для создания живого и страдающего, как древесина является наилучшим материалом для создания неживого и безразличного. Взяв ножи и иглы, токсины и нектары, весело и радостно принялась она за работу. Она кроила и сшивала, ломала и сращивала, сплавляла и окропляла, извлекая ту первозданную боль, которую Плоть способна ощущать по своей природе. Срезая слабых, она поощряла сильных. Срезая сильных, она кормила слабых.

Акава, средняя сестра, рассудительно решила, что Плоть не источник Боли, а всего лишь сырье. Сырье, которым она будет кормить свои чудовищные механизмы, чтобы сконцентрировать такие потоки Боли, на которые не способно ничто живое. Сырье, которое она очистит от всех лишних примесей, излишеств и недостатков. Сырье для костров, что осветят мрак невежества и страха. Она освободит людей от оков их чувств, эмоций и выкует новую, совершенную расу.

Младшая же, мечтательная Онна, сочла, что ни плоть, ни что-либо плотью созданное, ни вообще что угодно в мире физическое не способно к истинной боли, ибо плоть слаба и не сможет её выдержать, а техника глупа и мешает её понять. Зачерпывая чёрные чары мрачных и чудовищных глубин преисподней, она вливала их в свои химеры, сшитые из уже мёртвой плоти, заново вдыхая в них страшное и обречённое подобие жизни. Была в их взгляде отрешённость, ибо глаза их смотрели на мир живых, но видели мир мёртвого и страдающего, каким являлись сами.

Своих методов работы сёстры друг от друга не скрывали – хотя бы потому, что каждая из них считала методы двух других ошибочными и ими особо не интересовалась. Целый год трудились они в поте лица, изобретая и воплощая. И, спустя год, к Храму Чистой Боли из неведомых далей пришли три колонны неимоверных созданий, творений и произведений, и поодаль за ними бежала, страшась и восторгаясь, толпа народа, подоспевшего на зрелище.

Шёл весёлый цирк, подобный азиатскому, весь как будто облачённый в красные - цвета крови и обнажённой плоти - одеяния, которые при ближайшем рассмотрении оказывались вовсе не одеяниями. Кувыркались гимнастки, имевшие множество суставов и конечностей, словно пушинки, несомые легким ветерком, они одаривали толпу белоснежными улыбками, улыбками ласковых хищников. Важно вышагивали факиры, – их неестественно длинные руки отделялись от тел и начинали свое путешествие. Одни, словно гибкие змеи, вырисовывали на земле замысловатые узоры из алой крови, пахнущей корицей, другие, отрастив десятки изящных пальцев, выстукивали некий веселый мотивчик, словно сотни крошечных барабанов. Затем, достаточно повеселив толпу зевак, руки прикреплялись обратно. В конце колонны величественно шел гигантский зверь о восьми ногах, напоминавший древних элифантов, что жили за сотней морей. На его ни то бивнях, ни то рогах раскинулась плеяда музыкантов и певцов, славивших свою госпожу. Матовую шкуру покрывали, словно корни, замысловатые шрамы, и стоило на секунду отвернуться, как узор менялся на совершенно другой, рассказывая о чудесах, что труппа видела в пути. Спину же зверя венчал  закрытый бутон гигантского кровавого цветка.

Шёл суровый парад полулюдей, наполовину состоящих из матового чёрного металла, издалека напоминавших солдат в строгих униформах. Воинственно маршировали частично оловянные солдатики, щелкая суставами и каблуками, они сменяли друг друга в идеальном геометрическом танце клинков. Лезвия парадных сабель мелькали так опасно близко, что будь под кожей марширующих кровь, она бы обязательно потекла, запачкав кителя. За ними шагали, становясь то ниже, то выше, юноши и девушки с удлиняющимися и сокращающимися, подобно подзорным трубам, конечностями. Они ловко выхватывали из самоходной тележки позади замысловатые игрушки и раздавали их восторженной детворе. Словно рой шершней, сновали надо всем этим калеки, разрывая тишину грохотом моторов своих пропеллеров. Глупец отмахнулся бы от шума и не услышал в нем ритма, если не сказать музыки. То и дело сквозь ряды проскакивали сполохи неестественного света и треск рвущийся мощи небес. Строй был идеален, шаг безупречен, выправка непогрешима.

Шёл сказочный карнавал мертвецов и привидений, бледный и белый. Неспешно переваливались сшитые из многих тел добродушные и пузатые гиганты, чьи плечи были покрыты десятками черных свечей. Пляшущие огоньки разрывали полутьму, что окутала процессию, несмотря на ясный день. Кружились в танце над землёй, затевая хороводы, полупрозрачные девы и дети, чей смех напоминал звук скрипки, по которой водили отточенным лезвием, словно неизвестный ребенок хотел достать музыку из ее нутра. Извивались тела в огромных, украшенных неизвестными письменами, колбах, одаряя зевак своими немигающими взглядами. Если один из заточенных начинал ведомый ему одному танец, ближайший гигант поднимал его сосуд над головой, а веселый небесный хоровод начинал кружить вокруг, пытаясь уловить ритм тишины. Перед всеми ними скакали, исчезая и появляясь, ловкие шуты в масках-черепах. Особо внимательные могли бы заметить, что после каждого появления маска была другой, и за все время их шествия ни одна из них не повторилась. Они казались увлечёнными своим жутким танцем до полного отрешения от окружающего мира.

Нигде не было видно лишь самих невест, чтобы люди не узрели их раньше чем тот, для кого всё это создавалось.
Дверь Храма отворилась, и из него появился Всеотец. Он долго смотрел сразу в три стороны своими многочисленными ликами и всеми ими улыбался.

"Я вижу ваши работы, – сказал он наконец. – Я оценил ваше мастерство. Я нашёл ваши недочёты. Я хочу увидеть, как изменились за это время вы сами. Я хочу знать, что вы поняли".

Красная свита заплясала и закружилась вокруг могучего гиганта. Спина зверя с треском разорвалась, и из неё вырос кроваво-красный стебель, поднимая бутон в небеса. Под восторженные взгляды толпы цветок раскрылся, и все увидели гордо восседавшую в нём Салари, подобную многорукой богине. Старшая Сестра за время, проведённое в исследовании плоти, поняла, что присущие этой плоти возможности следует использовать полностью, совершенствуя суставы, развивая мышцы и, конечно, уязвляя нервы. Ловко вскочив на ноги посреди цветка, она подпрыгнула в воздух, исполнив в нём сальто-мортале, изящно приземлилась, сплясала краткий и потому ещё более головокружительный танец, демонстрируя всю гибкость, ловкость и силу своего тела, а в завершение – извлекла из своего рта длинную змею, которая тут же изрыгнула в воздух целую стаю немыслимых птиц, изменённых заботливой рукой, но не Матерью Природой. Зрители ахнули, а Салари, приветствуя Всеотца, сделала умелый реверанс, после чего, не оборачиваясь, помахала зрителям своими многосуставчатыми руками. Её обнажённое тело напоминало шутовской наряд, квадратики на котором представляли собой участки срезанной кожи и участки кожи, нашитой поверх кожи.

Из чёрной свиты вышли вперёд семь отважных офицеров, закованных в тёмный металл и олово. Слаженно выстроились в каре и тут же принялись складываться в высокий трон, ломая и коверкая свои тела. Трон был неестественно высок, и, словно неприступный замок, покрытый шипами и башенками, он возвысился над толпой. Раздался трескучий звук металла, и окружающие почувствовали, как наэлектризовывается воздух вокруг. Остатки свиты изгибались в неестественных позах, выпуская из своих тел металлические щупальца и оканчивающиеся крюками и лезвиями конечности. Они карабкались друг по другу, занимая свои места в вырисовывающемся подобии гигантской фигуры. Через несколько секунд безмолвная маска с лицом второй сестры уже взирала на Всеотца. За год Акава отточила своё логическое мышление и практицизм, успешно применив всё это на себе. Её тело было обустроено максимально практично, лишено всего лишнего и оборудовано кое-чем недостающим. Она была огромна и величественна, словно Колосс из сказаний о старых богах. Каждый палец ее гигантской руки оканчивался человеческой кистью, часть из которых были оборудованы множеством инструментов: от линейки до небольшой циркулярной пилы, от лезвий до источающих огонь трубок. Её идеальное полуметаллическое тело словно было одето в чёрный рабочий комбинезон, который она, будучи всё же женщиной, украсила геометрически приятным глазу перфекциониста узором. Приветствуя Всеотца, Акава вскинула свою правую руку в воинском салюте.

Мертвенно-бледная свита быстро собралась в круг и вспыхнула бледным жарким пламенем, громогласно распевая полную боли и восторга мантру. Задрожал воздух меж них, и из него соткался хрустальный сосуд, установленный среди горящих свеч и чёрных вериг на высокий престол, имевший вид краба из человеческих костей. Кости обрастали плотью, а рты наполнялись воем, пока десятки рук, украшенных татуировками и драгоценностями, начали тянуться к колбе, возвышающейся на спине. Посреди сосуда среди искрящегося тёмного тумана, подобного ночному небу, полному звёзд и облаков, сверкала Онна, словно тонкий серпик растущего месяца. Младшая Сестра за год окончательно убедилась в никчёмности плоти, и посему почти избавила себя от тела. Посреди сосуда парил лишь скелет её, лишённый конечностей, мяса и органов, одетый в сшитую из её собственной выбеленной кожи изящную накидку с капюшоном и маской. Вокруг неё парили кисти, плети, скульпторские стеки и волшебные палочки, которыми она и творила своё искусство, доверяя его не неловким человечьим рукам, но воле своего страдающего духа и силе своей несбыточной мечты. Изящно склонила Онна перед Всеотцом голову, скромно потупив взор и будто робея.

Всеотец внимательно следил своими многочисленными глазами за прекрасными Сёстрами и за сотворёнными ими произведениями. Отец молча смотрел, видя тела насквозь и читая в умах и душах.

"Я посмотрел на вас, – сказал он затем, – Я вижу вас прекрасными. Я должен сделать свой выбор. Я решу ваш спор".

И он ушёл в храм, и Сёстры ушли за ним, оставив народ мучиться в догадках и страдать от неведения.

Многие верят, что стало так, как он обещал. Двух из Сестёр он умертвил, а на третьей – женился. Но… Мотивы Всеотца для смертного запутаны до непостижимости. Сестра, взятая им в Жёны, была лишена воспоминаний об этом. Как и Сёстры, убитые Отцом, утратили об этом память. С тех пор, будучи уже не живыми, но ещё не мёртвыми, продолжают они это состязание, всё пытаясь превозмочь одна другую.

Со своими учениками сёстры создают всё новые удивительные живые скульптуры, каждая в своём неповторимом стиле. Все мы знаем червя-наездника, лошадку-целомудренницу и прожорливую свинку, заботливо выращенных Салари. Каждому известны молчаливый певец, быстроногий бегун и многорукая умертвительница, которых смастерила Акава. Нет того, кто не слышал бы о кричащем-молчащем спинороте, толстяке-искателе или ползуне-под-престолом, в которых воплотила своё тайное искусство Онна.

И никто ещё не видел Наследника, таящего в себе ответ на вопрос, кто же из Сестёр является его матерью. Никто не знает, был ли вообще Наследник уже рождён, или же все творения Сестёр являются попытками создать его.